Довелось мне начинать срочную службу в Отаре, вернее, в пгт Гвардейском. Это был общевойсковой учебный центр, в простонародье - сержантская школа, или учебка.  Прошла четверть века, номер в/ч помню, хоть посреди ночи спроси. Полагаю, яркие полосы жизни записываются в особые ячейки памяти нашего мозга.

В самом начале службы, когда уже все переоделись в новенькую форму и на первых порах не узнавали друг друга, когда с помощью хлорки подписывали с внутренней стороны ХэБэшки и панамы, нам раздали армейские алюминиевые фляжки. Они были не новые, на некоторых были выцарапаны чьи-то инициалы, названия каких-то городов.  Говорили, что эти фляжки оказались здесь после вывода войск из Афганистана.

     Замкомвзвода, весьма шустрый и сообразительный сержант,  выпускник этой же учебной роты связи призыва годом ранее и оставшийся здесь учебником, поставил перед нами новую задачу – сшить крепление для ношения фляжки на ремне. Срок на исполнение – двое суток. И продемонстрировал готовое handmade изделие. Оно представляло собой  уменьшенную  копию экипировки сумоиста цвета хаки, где пояс был равен  длине окружности эллипса фляжки и имело шлёвку для вдевания в ремень.

После дежурной оконцовочной реплики басом сержанта  «Всем ясно? Вопросы?» при наборе им воздуха в лёгкие чтобы рявкнуть «Разойдись»,  у одного из нас хватило смелости спросить вроде бы элементарное для гражданских: «А где взять материал?» . На что наш сержант, полсекунды промешкав, выдал фирменное армейское:  «Рожайте». Его блаженная улыбка многозначно говорила, что это не совсем приказ, а скорее подсказка. Приказ был озвучен ранее: через двое суток на построении всему личному составу взвода показать фляжки с  продемонстрированным креплением строго указанной геометрии и цветовой гаммы. Так то был приказ, а добавленное им в конце с улыбкой слово, не совсем присущее на гражданке при обращении к лицам мужского пола,  для нас, нескольких креативных и инициативных, было еще и брошенным вызовом.

Стоит добавить для тех кто не служил, что в ограниченном пространстве воинской части, где даже камень-булыжник вокруг клумбы  выложен не просто так, а строго по армейскому порядку, не говоря о содержании тумбочек в наших кубриках, найти что-либо лишнее в расположении  части совершенно бесперспективно. Даже травка между бордюром и дорожкой росла сугубо с позволения командования.

Система координат материальных ценностей в армии имела существенное смещение относительно гражданки. Там деньги практически ничего не значили, тем более никаких галантерейных магазинов или военторгов с отделами ткани для совершения необходимых покупок в те смутные времена даже в  позже в Гвардейском я не видел.

И дружба армейская совсем другой природы.  Там совершено не имеет значения твой прежний социальный статус, материальное положение и т.д. Всё обнуляется, все равны. Одинаковые белье, одежда, обувь, постель, полотенца. Различия могли быть только в зубных щетках и тюбиках пасты. Старых  друзей, знакомых, родственников нету и всё тут.  И новые контакты налаживаются как-то интуитивно, трудно объяснить. По родственности душ, наверное. Вот так вот и сдружился я со своими. Нас было четверо: Рафик Г., Слава Б., Серега М. и я.

Задачу поставили. Подсказку дали. Вызов нам брошен.   Впереди полсубботы и полное воскресенье  с целой ночью.

По субботам-воскресеньям офицеров в части становилось гораздо меньше, а это значит что ареал жизнедеятельности курсанта немного расширялся.  В-общем, решили мы исследовать окрестности казарм в направлении, противоположном от пгт с  его непроходимым КПП.

Сермяжный ландшафт как будто тоже подчинялся армейским сводам правил, ничего лишнего. Одинокое одноэтажное здание с пустыми глазницами окон, дорога, бетонный забор, за ним сопка с вышкой, еще сопка, еще много сопок, небо с редкими облаками.  Забор оказался доступным для четырех курсантов без спортивного прошлого и альпинистского снаряжения, и мы за считанные минуты оказались немного ближе к гражданской жизни.

Но ландшафт по ту сторону забора  от этого не заискрил яркими разноцветными лучами совсем недавно утраченной свободы, все было также грубо и просто. Однако раскрылась небольшая деталь этого невзрачного пейзажа в виде маленького кубика загадочного строения без окон с металлической дверью на одной из сторон и односкатной крышей. С оглядками подойдя поближе, мы обнаружили большой висячий замок, который, несомненно, заинтриговал нас еще сильнее.    Если висит замок, значит наверняка что-то внутри есть!  

Чувствуя себя диверсантами – подрывниками в глубоком тылу неприятеля, полушепотом переговорив, мы начали обследовать этот важный военный объект. Дверь, замок, петли были абсолютно антивандального исполнения и было решено проникнуть внутрь путем пробоя отверстия в тыльной, невидимой со стороны забора стене.  Полагаю, стройбату, строившему это кирпичное здание с непонятным функционалом, не было особого смысла экономить цемент ввиду отсутствия гражданских поселений поблизости с потенциальными покупателями стройматериалов. Или, возможно, на тот момент в наших кишечниках еще остались мамины пирожки, которые действовали  на наше физическое тело умилительно-умиротворяюще и нежно-ласкающе.

Всё же любопытство детской природы, кроме того, еще какое-то не совсем деликатное чувство природой постарше возобладали: четыре пары рук с помощью маленького отрезка арматуры сумели проделать отверстие, достаточное для того, чтобы самый стройненький из нас на тот момент Рафик с трудом смог вползти  внутрь этого унылого кубика.

Это потом, через три месяца армейской физподготовки вкупе со специфической диетой того времени я бы мог один и без рук, зубами выгрызть в стене дыру и  в обнимку с Рафиком пролезть в то же самое маленькое отверстие, а в самом начале службы мы были просто среднеупитанными с нормально развитой мышечной массой розовощекими юношами.  

О, армейские боги! Обнаруженное там Рафиком было равнозначно сокровищам Аладдина! Это был то ли тент, то ли палатка, но она была такая огромная, что Рафик не смог подтащить ее ближе. Самой главной и привлекательной характеристикой этой вещи было то, что она была сделана из брезента  цвета хаки! И ее было столько, что можно было обеспечить на пошив крепления для фляжки  не только всю роту, весь батальон! 

Славика снарядили в казарму для добычи чего-либо режущего, притом обусловились не выдавать пока никому о находке. Портняжных ножниц он, конечно, не принес, но и лезвие «Нева» вполне себе справилось с  этой экстремальной для бритвенной принадлежности задачей. Рафик на лету освоил навыки раскройщика-скорняжника, хотя его работа и осложнялась  нетривиальностью инструмента и скудным естественным освещением.

Мы снаружи принимали драгоценные отрезы материи словно удачливые средневековые купцы Флоренции, разглядывающие и поглаживающие  вновь прибывшую партию шёлка из далекого Китая и не могли нарадоваться найденному трофею.  Было добыто брезента отличного качества  полностью на свой  взвод и еще несколько отрезов взяли про запас, для установления дружеских контактов с ребятами из других взводов. Да-да, ведь ценность этого брезента для нас  в тот момент перевешивала ценность шёлка, золотой парчи и соболей!

После ужина весь наш взвод дружно пыхтел в своем кубрике на табуретках, овладевая искусством армейского «от кутюр». В ленинской комнате мы обменивали на  добрые отношения излишки своего сокровища, особо смелым и настойчивым просителям  давали ценный кусок брезента просто так, выторговывая при этом нечто другое, неизмеримое материальной шкалой. Ведь всё равно деньги практически были выведены  из нашего оборота, а мыльно-рыльные принадлежности, конверты, тетради, авторучки, что беспрепятственно разрешалось провести с собой из  гражданки, в те первые поры в роте было более чем в избытке.  Короче, примитивно зарабатывали авторитет. 

Курсы кройки и шитья в расположении продолжились и в воскресенье. Изделия нашего взвода выгодно отличались от разнобойных дизайнерских штучек других взводов. Цвет, фактура, размеры – все было чётко и по-армейски. Конечно же, если задаться целью найти разницу,  то при внимательном осмотре обнаруживалось, что шаг петли при шитье у каждого кутюрье был индивидуальным.  Эта разница была гораздо менее заметная, чем «песок» и «стекляшка» ХэБэшки или, например, овал лица рядом стоящих курсантов в строю. Думаю, будет справедливо,  если повторю: все было выполнено по-армейски чётко.

Высокий стандарт качества оценил наш замкомвзвода, а уточнив добытчиков, то бишь нас, одобрительно улыбаясь, адресно  добавил: «Шарите, орлы» .  После учебки наверное только грамота из рук президента смогла бы вызвать во мне схожие эмоции. Пока не довелось.

На построении в понедельник командир роты, долговязый и немногословный майор, тоже отметил наш 3 взвод. Наши щеки от скромности опять зардели, уровень показателя авторитета снова медленно пополз по шкале вверх.

Худо ли, бедно, прожили мы еще несколько дней  адаптации к новой реальности. Ничего не предвещало беды, потихоньку привыкали к подъему в 6.00, к портянкам, к воде, к пластилинообразной каше, к отсутствию стула (который не мебель).

Однажды после утренней пробежки и физо при построении на завтрак, сержант подозвав одного курсанта к себе, потребовал предъявить фляжку с чехлом. Внимательно осмотрев его, вернул. Это были последние мгновения его снисходительно-благосклонного отношения к своему взводу на последующие пару месяцев.  

После этого завтрака пошли самые суровые дни службы нашего взвода. Никто, конечно же, не умер. Сержант точно знал грань между жизнью и смертью наших физических тел и филигранно  лавировал, не давая нашим душам уйти в самоволку и покинуть бренный мир.  Надо ли говорить, что в особом «фаворите» оказалась наша «креативная» четверка?

Это мы потом узнали, что ту огромную армейскую брезентовую палату, он совместно с земляком, сержантом со второй роты,  прибрал раньше и перепрятал для дальнейшей реализации. Покупатели нашлись через пару недель. Не помню в масштабах тех рублей, но сумма для нас, курсантов,  была довольно приличная.   Приехали покупатели ночью, загрузили, рассчитались, уехали. Все довольны и счастливы, особенно служивые. Однако, как определилось позднее, товар имел значительные дефекты в виде хаотически  вырезанных лоскутов брезента.   Покупатели были давно не зеленые мальчики, у сержантов спрос состоялся серьезный. Басмачи деньги свои забрали, ну и для профилактики побили наших  сержантиков  слегка.

В-общем,  сержант  после этого случая стал осторожнее улыбаться при произношении  фразы «Рожай!», а мы на практике изучали правило, которое звучит:  «То, что нас не убивает, делает нас сильнее».

Мировым парнем оказался этот сержант из Караганды. Его непререкаемый авторитет среди нашей четверки только укреплялся. Мы даже гордились, что нашему взводу так повезло с учебником. Да, нецензурные слова были, а оскорблений - нет. Да, требовательность была, а жестокости – нет. В то время, когда наши тела под действием дефицита калорий и предельных физических нагрузок на глазах претерпевали чудные метамарфозы,  незаметно для постороннего наблюдателя бойцовский дух и внутренняя дисциплина росли как на дрожжах.  Замечательная закваска, скажу я вам.

Командование роты определило было  оставить меня  учебником, но воля Всевышнего оказалась сильнее твердости командирских решений. Через полгода учебки, полных приключений и теплых воспоминаний я оказался в другой войсковой части, где тоже были удивительнейшие истории, достойные хорошего  пера.    

Прекраснейшая школа жизни. Юношам настоятельно рекомендую.

 

 

 

 

Эх, служба армейская-2

Здесь будет рассказ также  о первых днях срочной службы в армии.

Уже познакомились,  фляжкодержатели сшиты, домашние пирожки уже вытеснены казенными харчами. Плац в те дни стал для нас неким сакральным местом -  готовились ко дню принятия воинской присяги.

Для начала плац нужно было подготовить для этого торжественного действа. Майские  дожди и пока еще незнойное солнце спровоцировали естественное и жизнеутверждающее буйство растительности в зазорах между  квадратов  старой бетонной плитки, которыми был выложен плац.  Предыдущий призыв  учебной роты уже  разъехался в разные уголки Казахстана для несения службы уже в качестве специалистов-связистов. Высокая миссия по приведению  священного для солдат места в правильное армейское состояние выпала, разумеется, на нас, курсантов-новобранцев под чутким руководством сержантов-учебников.

Командирский дух в нас был такой же зеленый и сочный, какой бывает травка в ласковый май. Как я теперь понимаю, одной из задач наших отцов-командиров и наставников-сержантов было воспитание из нас командиров младшего звена. Для этого они пользовались простым способом: поочередно нас наделяли маленькими полномочиями и наблюдали за выполнением поставленных задач. 

После очередного утреннего развода наш взвод получил нехитрый инвентарь  и силы нашего подразделения  учебной роты связи были брошены на беспощадный бой с «безобразием» в виде зеленой растительности между правильными серыми  прямоугольниками плаца.

На этот раз мой командир отделения сержант Малинин выбрал меня, вывел и перед строем назначил ответственным  за антирастительную операцию на  обозначенном участке плаца, примерно квадрат стороной в двадцать шагов. В моем распоряжении на время этой спецоперации оказались девять бойцов и пять  единиц  высокоточного оружия в виде штыковых лопат.  

До срочной службы, будучи учащимся техникума, я выписывал классный журнал «Студенческий меридиан», где периодически печатались весьма полезные для меня статьи. Помню, именно на страницах этого журнала я знакомился с главами книги Дейла Карнеги «Как приобретать друзей и оказывать влияние на людей». Там, конечно же, не было ни слова о правилах поведения курсантов сержантской школы учебных центров вооруженных сил Республики Казахстан. Однако эти универсальные правила четко вписывались в систему построения отношений даже вот в таких обыкновенных солдатских буднях со своей специфической иерархией, где нет даже намека на получение какой-то материальной выгоды от производимой работы.

В этом небольшом коллективе разношерстных юнош, где преобладали городские жители из Алматы и Караганды, приходилось искать ключ взаимодействия с каждым сослуживцем отдельно, были даже буйные отрицаловы. С ними разговор был самый короткий: в сторону и не мешай.  Так посадил в тенек под дерево первого. Это был паренек-казах из местных, даже имени не помню, с влиятельным дядькой- милицейским, вероятно, и пристроившим его на службу неподалеку.

Остальным максимально доходчиво объяснил, что у нас нет выбора делать или не делать. Результат работы определяется просто визуально и приказы выполняются без обсуждений. Но у нас всегда остается право выбора – сделать свое дело хорошо или создать видимость работы и сделать дело плохо. Кто не чувствует особого воодушевления на выполнение незамысловатого задания, может составить компанию тому герою под деревцем. Еще двое отделились по тень. Колеблющихся я сам отправил вслед за ними: все равно лопат на всех не хватало.

Осталось четверо и я. Выбрав лопату, я начал решительную зачистку растущей органики между плитками с края обозначенного сержантом периметра. Остальные нехотя стали ковырять острием. Поначалу, не ослабевая воодушевления, я демонстрировал всю сноровку и мастерство владения своим «оружием». Когда немного подустал, остановился и начал просматривать успехи своих сослуживцев. Некоторые явно берегли силы, некоторые пользовались лопатой, словно держали в последний раз игрушечную лопатку на песочнице в детском саду. И вообще, здесь городских новобранцев можно было легко отличить по моторике телодвижений. Если сельский житель умело справлялся с лопатой, то за  лопату в руках у иных городских становилось немного обидно. У них получалось едва эффективнее палки в руках высших приматов. Вот и у Сергея из стольного града получалось как-то нескладно.  Я дал ему свою лопату, мол, попробуй моей, с которой я вот сделал то, что видишь. Он пробовал, при этом добавив чуточку энтузиазма. Через пару минут я уже сам показывал как мог, благо за плечами были если не гектары, то уж точно десятки соток перелопаченной земли в домашнем огороде. Детские мозоли давно  все перелопались и ладони отвердели, а навыки остаются на всю жизнь.  

С другими прошло почти так же. Я старался делать максимально хорошо, практически выковыривая с корнями всю поросль, подстегивая при этом подтягиваться до моих «высот» в столь бесхитростном занятии. По соседству на плаце точно такую же спецоперацию проводили бойцы из других подразделений. Возможно, они делали это в силу всех своих возможностей, а может и лишь бы скорее закончить и чтобы сержант принял работу.   

На перекуре я старался больше общаться с «трудягами», полностью игнорируя отрицалов  и приобщая в свою компанию остальных. Ребята рассказывали о себе, чем занимались на гражданке, приколы всякие и анекдоты.  Выбрав момент, я поднимал бойцов на очередную атаку. Тут и другие отдыхавшие стали подтягиваться. Даже Серега осмелился одному такому свежему бойцу показать, как надо ловко уничтожать «врага». По ходу боевых действий почти все стали специалистами – аннигиляторами. А перекуры между «боями» проходили все веселее.  

Только вот милицейский племянник оставался в тени и скучал, хотя пытался натянуть ухмылку при взгляде.   Потом пристроился к такому же товарищу  из другой команды и мило беседовал, лишь изредка  поглядывая на нас из-за плеча.

Вот так и сформировалось мое ближайшее окружение сослуживцев, с которыми мы протоптали новенькие выданные сапоги ближайшие полгода.

По долгу службы последующие месяцы мы почти каждый день отбивали на плацу чеканный шаг. Через пару месяцев   квадратный участок плаца совершенно  четко отличался от остальной площади. Где работал мой взвод, трава не проросла и этот квадрат напоминал по геометрии шоколадную плитку.  В других же  местах плац опять напоминал серо-зеленое старое одеяло в технике «пэчворк» Не могу ручаться за чувства других моих сослуживцев, которые под моим дебютным командованием приложили усилия в выполнении поставленной этой задачи, однако я, как говорится, был целиком и полностью удовлетворен.  

Возможно, милицейский племянник тоже рассказывает своим детям как он проходил службу. Как он благополучно устроил себе комфортную жизнь и не парился под солнцем, вычищая плац от травы в то время как простые лошары натирали мозоли черенками тупых лопат. Возможно, он также расскажет про одного дурика, который делал это с особым усердием, командовал сослуживцами из своего призыва, словно за это ему повесят медаль на грудь.

Да и мне в-общем то стыдиться нечему. Как пел Бон Джови: «It’s my Life»

It's My Life (оригинал Bon Jovi)

Это моя жизнь (перевод Dzuri Makimachi из Уфы)

Это песня не для разбитых сердец,

Не безмолвная молитва для падших духом.

Я не собираюсь быть просто лицом в толпе,

Ты услышишь мой голос,

Когда я громко прокричу.

 

 

 

Это моя жизнь,

Сейчас или никогда,

Я не собираюсь жить вечно,

Я просто хочу жить, пока жив.

Это моя жизнь

Моё сердце, как открытая дорога.

Как сказал Фрэнки:

«Я сделал по-своему».

Я просто хочу жить, пока я жив,

Это моя жизнь.

 

 

Это для тех, кто стоял на своём,

Для Томи и Джина, которые никогда не сдавались.

Завтрашний день дастся с большим трудом, не сделай ошибок.

Судьба не всегда удачлива,

Ты сам должен сделать рывок.

 

 

Это моя жизнь,

Сейчас или никогда,

Я не собираюсь жить вечно,

Я просто хочу жить, пока жив.

Это моя жизнь

Моё сердце, как открытая дорога.

Как сказал Фрэнки:

«Я сделал по-своему».

Я просто хочу жить, пока я жив,

Это мой мир.

 

 

Лучше держаться мужественно, когда тебя вызывают на бой.

Не сгибайся, не ломайся, детка, не отступай!

Источник: http://www.amalgama-lab.com/songs/b/bon_jovi/it_s_my_life.html
© Лингво-лаборатория «Амальгама»: http://www.amalgama-lab.com/.

 

 

Эх, служба армейская-3

 

 

Не все конечно была романтика на службе. Были и неуставные отношения, и дедовщина, и люли знатные получал не раз.

Но особняком стоят люли от командира моего взвода капитана Марченко (здесь фамилии изменены). Он был единственный комвзвода в звании капитана, остальные были лейтенанты и старлеи. Позже я узнал, что он был чемпионом Украины среди юниоров какого-то лохматого года, что он давно должен был получить подполковника, однако на прежнем месте службы где-то в Подмосковье он до полусмерти избил «деда», командование вместо дисбата направило его в воспитательных целях в такую дыру как Отар, где мы и познакомились.

Невзирая на полученные тумаки, мы с ним позже сдружились. Ближе к концу учебки, став и.о. командира роты, он дал мне десятидневную увольнительную, при этом оформив как командировку. Как полномочия позволили это сделать не знаю, но домой съездил без всяких вопросов.

После принятия присяги, когда мы законно приобрели статус «духов», или «курсов», как у нас было принято, нас поставили в известность , что в нашей роте есть единственный «дед», зовут Васей, которого нужно благопристойно содержать и собирать ему дембельский фонд для достойных проводов на гражданку.  Никто из нас его вообще еще не видел, вел он ночной образ жизни. Выходил из своей каптерки после нашего отбоя, приходил до подъема. В столовую он не ходил вовсе, рацион состоял из тушенки, сгущенки, сливочного масла, колбасы, чая, булочек, конфет-печенек и т.д. В-общем, не служба, а мёд)))

Нам же сержанты-учебники призывом  на полгода старше, в статусе «секачей», убедительно внушили, что соблюдая установленные правила несения службы и негласные правила поведения  мы тоже окажемся уважаемыми «дедами». Одно из негласных правил гласило, что из своего ежемесячного денежного довольствия каждый курсант обязан перечислить в вышеуказанный фонд энную сумму. Дело было в советских рублях, инфляция была жуткая, поэтому не помню в цифрах.

Смышленый наш сержант –замкомвзвода ст. сержант Баумгертнер, годом раньше моего призыва, следовательно «черпак», умело возложил ответственность за сбор с личного состава взвода на неформальных лидеров отделений среди курсантов. Так, за сбор дани в моем отделении был назначен я. Приближался день выдачи первого денежного довольствия  и мне пришлось провести беседу. Одобрения конечно же не было, но и никто не выразил явного несогласия.  Закон есть закон, хоть и негласный.

Тут меня отправляют в наряд по столовой  в составе десяти курсантов. Первый наряд тоже достоин отдельного описания, но речь сегодня не об этом. После обеда, ближе к ужину ко мне прибегает Вадик с моего отделения и эмоционально начинает рассказывать, мол, там в роте деньги раздают, наши пацаны получили, но их дербанят пацаны из других взводов. Ну, и я бегом смылся с наряда для выяснения ситуации и исполнения негласно  возложенных на меня обязанностей сборщика налога.

Залетаю в кубрик, все сидят понурые на табуретках, прислонившись и облокотившись на двухъярусные кровати. Все молчат. Наиболее близко ко мне сидел курсант с моего отделения Миша из Алматы, качок с трапецевидным торсом, за что его мы прозвали «Рамой». Недавно он занял второе место в спартакиаде дивизии среди курсантов по армрестлингу.  «Миша, ну что ж ты не присмотрел за пацанами?»  - с укором спросил я его. Он даже голову не поднял, прикрыл лицо ладонями. «Ау, Рама!» - дергаю его за плечо. Ноль. И тут я за подбородок поднимаю его голову и вижу кровь из носа. «Кто? Покажи, кто забрал твои деньги?» Он на меня смотрит и молчит. После моих более настойчивых расспросов он начал что-то мычать и натурально расплакался. «Бляя, бегом вытри сопли»- направил его в умывальник и перешел к следующему. Он был гораздо разговорчивее и я выяснил, что дербанили пацаны из первого и четвертого взвода, назвал имена, карагандинские. Оказалось, что эти шакалы вчетвером отлавливали по одному и отбирали все наличные подчистую. Ну, думаю, сейчас я к ним подойду и обосную, что их разбойные действия идут вразрез с выполнением моего плана и будет правильно, если они мне отдадут мою долю, то можно перекурить трубку мира.

Пошел их разыскивать, нашел, перетер ситуацию, пришли к консенсусу и взаимопониманию. И в целом довольный хотя бы таким исходом  чем ничего, обратно ушел в столовую. Подходило время ужина.

Ужин прогремел на «ура» - подносами, нержавеющими мисками, алюминиевыми ложками и эмалированными кружками. И когда уже хотели присесть и поужинать, запыхавшись забежал  дневальный моей роты, дескать,  к командиру роты и срочно. Командирский кабинет располагался в правом плече нашего этажа - ленинская комната, каптерка, командирка, бытовка, спортзал . В самом конце находилась уборная с умывальником. В левом плече соответственно, располагались кубрики для личного состава.  

Захожу в кабинет командира, а там все офицеры:  командиры взводов, в том числе моего взвода капитан Марченко,  замполит и сам комроты капитан Володин. Тут капитан Марченко дает распоряжение вызвать Раму. Пока его вызывали, меня все офицеры начали осматривать, как свежепойманного диверсанта, один из них  искусственным дружелюбным тоном поинтересовался, откуда был призван, гражданская профессия и так далее, в-общем, такую тактику с обманчивым дружелюбием я и позже регулярно наблюдал в общении с правоохранительными органами.

Завели Раму, алых соплей уже не было, но вид оставался подавленным. Капитан Марченко спросил его нарочито громко: «Это он забрал у тебя все деньги?!», указывая на меня. Рама начал мычать нечленораздельно.  «Он, этот сука?» - переходя на крик переспросил еще раз, переводя на меня свой испепеляющий взгляд. Рама продолжал мычать и кивнул пару раз головой. После этого его освободили, и тот «дружелюбный» офицер стал теперь играть роль морального изобличителя, который якобы ошибся со своей положительной оценкой, а я оказывается еще тот редиска, вымогательством среди сослуживцев занимаюсь и т.д. и т.п. Я уже стал искать оправдания. Тут подошел мой комвзвода Марченко и потребовал выложить содержимое карманов на стол. В ведомости на получение довольствия я еще не расписался, да и не успел получить еще, а из карманов вышла куча разных банкнот с профилем вождя мирового пролетариата.   Я приплыл.

Тут капитан подошел ко мне, скомандовал «Руки по швам!» и мощненько так приложил свой левый кулак ровно в середину груди, на четыре пальца выше солнечного сплетения. От неожиданности я реально пролетел метр-полтора и больно ударился затылком о металлический шкаф или сейф. Он быстренько поднял меня, осмотрел затылок, помахал рукой перед моим лицом. Удостоверившись, что со мной все в порядке, спокойно скомандовал «На исходную», взглядом показав место моего предыдущего старта. Не показывая вида, совершенно обыденно я встал туда и подчеркнуто подтянулся в стойку «Смирно». Второй удар туда же был хоть и ожидаем, но оказался почему-то гораздо разрушительнее первого. Возможно, в первые секунды после первого удара мой организм был в шоке  и не реагировал на боль. После второго удара я как рыба стал глотать воздух ртом, пространство комнаты начало качаться и кружиться. Меня усадили на стул, похлопали по щекам, плеснули водой из графина.  Пока я приходил в себя, тот «вежливый» лейтенант читал нотацию об асоциальном моем поведении. Через несколько минут осмотрели еще раз затылок и расстегнутую грудь, и с назиданием больше так не делать, похлопав сзади по лопатке, вытолкнули в коридор. Судьбу тех дензнаков я не проследил.

Это потом я выяснил, что у Миши специфическое расстройство. От сильного волнения у него пропадал дар речи. Физическое здоровье его было как у быка, чем-то напоминал Дольфа Лундгрена. А  вот эмоциональное здоровье было совсем не ахти. Потом его стали заклевывать однополчане. Чтобы уберечь его, капитан направил его к своим местным знакомым дунганам на поля, где Миша и еще два опустившихся курса пару месяцев  вместо радиостанций изучали  секреты овощеводства и бахчеводства.

В конце сезона дунгане привезли целый грузовик дынь, арбузов, капусты, мешки баклажанов и т.д. Что они отгрузили в городке в квартирах офицеров, доподлинно неизвестно, болтать не буду. И еще привезли то, что осталось от Миши. Это было жалкое зрелище. Совершенно грязный, форменная ХэБэ и кирзовые сапоги износились в лохмотья,  с моторикой и взглядом животного, руки из-за мозолей и грязи больше походили на копыта. Даже в спокойной обстановке речь была мычащая, беспричинно улыбался.  Рассказывал, что там на гектарах каждый день курили анашу, и улыбаясь спрашивал: «Есть закурить?»

Через пару дней его определили в госпиталь, больше его я не видел.

 

Вернуться в раздел Рассказы